Ричард Штерн - Вздымающийся ад [Вздымающийся ад. Вам решать, комиссар!]

— У нас нет приказа не пускать людей внутрь, Френк. Пропусти, чтоб его током убило!

Так они это запомнили, и так же выглядели потом их показания.

Дата торжественного открытия была установлена много месяцев назад. Так поступают всегда, иначе просто невозможно, потому что день, когда строительство действительно будет закончено, всегда неопределен, а гости, приглашенные на торжество, должны были прибыть из Вашингтона и столиц других штатов, из мэрии, из ООН, из телевизионных и радиовещательных компаний, из телеграфных агентств, со всего мира, все те, кто хотел приехать и быть на виду, и все те, кто предпочел бы этого избежать, но не мог, ибо положение обязывало.

Уилл Гиддингс посмотрел на стену кабинета Ната Вильсона, где были приколоты чертежи этого огромного здания и сказал:

— Мне нужно устранить еще полсотни недоделок. Нет, сотню.

— Мне тоже, — ответил Нат.

Они не преувеличивали. Человек за несколько лет работы сживается со своим делом и как художник, заканчивающий произведение, видит то тут, то там детали, которые еще нужно поправить. Но сегодня на это не было времени.

— И ко всему прочему, — сказал Гиддингс, — мне совсем не нравится это стадо в крахмальных манишках, которое будет там топтаться и пялить глаза. — Он помолчал. — Мы еще не готовы. Вы это знаете. И я тоже.

«Такие голоса раздаются всегда, когда поднимается занавес на премьере», — подумал Нат.

— Мы не готовы, — повторил он. — Вы правы. Ну и что из этого следует?

Нат был моложе Уилла, архитектор по профессии, обстоятельный человек, которого редко что могло вывести из равновесия.

— Сто двадцать пятый этаж, — сказал Гиддингс, — прямо под шпилем. Шампанское, дружеские объятия, поздравления и вид на несколько сот квадратных километров воды и земли, — это, конечно, нельзя отложить, потому что вся эта публика — сплошные шишки: сенаторы, конгрессмены, губернатор, мэр, люди из ООН, кинозвезды и тому подобные.

— И тому подобные, — повторил Нат.

Гиддингс был крепким мужчиной с русыми волосами и голубыми глазами. Ему досталась вечная функция прораба, заместителя главного строителя. Было ему чуть за сорок. Где-то в давно позабытом ящике стола валялся его инженерный диплом, и Нат на протяжении долгих лет совместной работы не раз видел, как Гиддингс проверяет свои решения с логарифмической линейкой в руке; но гораздо лучше тот чувствовал себя, когда, надев каску, ехал в кабине подъемника, или шел по стальным лесам, или ползал в тоннелях и подвалах, проверяя качество работ.

— Коктейли я не пью, и все эти финтифлюшки на спичках не ем. Да и вы тоже.

Он явно нервничал.

— Я здесь не при чем, — ответил Нат. — Эту дату установил Гровер Фрэзи. Ваш шеф.

Гиддингс наконец сел. Вытянул ноги, но так и не расслабился.

— Мой шеф. — Он кивнул. — Без начальства не обойтись, но его совсем не обязательно любить. — Он взглянул на Ната. — Вы, наверное, были еще новичком, когда все началось, а? Сколько это уже? Семь лет?

— Почти, — ответил Нат.

Прошло уже семь лет от первых набросков, от находок и замечаний, которые он впитывал взахлеб, упиваясь головокружительными идеями своего шефа Бена Колдуэлла. Он не удержался, чтобы не взглянуть из окна на свою Башню, которая вдали на горизонте вздымалась как светлый, чистый и прекрасный результат многолетней работы.

— Ну и что?

— Черт возьми, ведь это мое детище, — сказал Гиддингс. — Ну, частично и ваше, но это на моих глазах начались работы в котловане, ведь фундамент тут глубиной двадцать четыре метра, до самой скалы, это на моих глазах поднимался стальной каркас на высоту четыреста пятьдесят восемь метров, я знаю каждую заклепку, каждый болт, каждую балку, каждую стойку так, как знал бы каждую болячку моих детей, будь они у меня.

Это не требовало комментариев. Нат промолчал.

— Вы очень замкнутый тип, весь в себе, — заметил Гиддингс. — Это не тот ли тихий омут, где черти водятся? Ну ничего.

На мгновенье он задержал взгляд на Башне, царившей вдали.

— А еще я потерял там пару друзей. Это случается на каждой большой стройке.

Он снова взглянул на Ната.

— Вы помните Пэта Яновского?

Нат медленно покачал головой.

— Он шагнул в пустоту на шестьдесят пятом этаже и разбился в лепешку на бетонном крыльце внизу.

— Ах, этот… — припомнил Нат.

— Это был такой огромный поляк, — продолжал Гиддингс, — добряк и флегматик, казалось, он никогда не спешил, но работал всегда отлично и добротно, потому я был так потрясен. Если человек не в состоянии объяснить происшедшее, оно никак не идет из головы.

В голосе Гиддингса, в его интонации слышались следы пережитого потрясения. Нат наконец спросил:

— Что вы имеете ввиду? — 1 Но это не возымело эффекта.

— Обычно, — продолжал Гиддингс, — человек может представить, почему кто-то что-то сделал. Когда читаю об ограблении банка, говорю себе: «Этому бедняге понадобились деньги, и он не нашел другого выхода». Это не оправдывает его, но вносит хоть какую-то ясность. — Он на мгновенье замолчал. — Взгляни-ка на это.

Из нагрудного кармана вельветового пиджака Гиддингс вынул толстый конверт, бросил его на стол и с деланным равнодушием наблюдал, как Нат берет конверт, открывает его и высыпает содержимое. Свернутые чертежи, ксерокопии на глянцевой бумаге, листы, полные формул, чисел и разных технических пометок.

Нат поднял на него глаза.

— Внимательно посмотрите на это, — предложил ему Гиддингс.

Нат тщательно изучал одну бумагу за другой. Наконец поднял голову.

— Это изменения первоначального проекта, — тихо сказал он, надеясь, что по лицу его ничего не заметно. — Они утверждены и на всех стоит моя подпись. — К его собственному удивлению, голос его дрогнул. — Изменения в электрооборудовании и электропроводке. Но это не мое дело.

Гиддингс сказал:

— Но ведь никто не будет сомневаться в документации, подписанной вами. Руководит строительством фирма Колдуэлла, а их человек здесь — вы. Если вы говорите «добро», значит так и есть.

Он встал со стула, сделал пару шагов и снова упал на него. Смотрел на Ната и ждал.

Нат все еще держал один из чертежей. Рука его была тверда, лист даже не дрогнул, но Нат почувствовал странную пустоту в голове.

— Эти изменения проведены?

— Я не знаю. Эти бумаги попали ко мне вчера вечером.

— А почему же ничего не проверили?

— Не могу же я разорваться, — ответил Гиддингс, — так же, как и вы. У меня есть наряды, работы закончены, точно по документации. Если и есть отклонения от первоначальных спецификаций, то они оформлены официально. — Он помолчал. — Но это… ни о чем подобном я понятия не имел, и попади это мне в руки пораньше, я поднял бы страшный крик.

— Я тоже, — сказал Нат.

В кабинете повисла тишина. Потом Гиддингс сказал:

— Ну и что это значит?

— Что это не мои подписи, — ответил Нат. — Не знаю, кто подписал и почему, но не я.

Гиддингс снова встал с кресла, подошел к окну и уставился на город, на его зубчатый силуэт, в котором доминировала Башня.

— Я так и думал.

Нат криво и невесело усмехнулся:

— Разумеется.

«После первого шока мозг человека снова начинает работать четко и логично, как обычно, как маленькая вычислительная машина», — подумал он.

— Если бы я подписал изменения, то, разумеется, стал бы отрицать, по крайней мере вначале. Но я их не подписывал, поэтому все равно отрицаю, но по другой причине. Мой ответ в любом случае должен звучать одинаково, не так ли?

Гиддингс снова повернулся к столу:

— Это вам кажется логичным, да?

Шок проходил. Закипала ярость.

— Я продолжу. Зачем бы мне их подписывать? Какие у меня могли быть для этого основания?

— Не знаю. К тому же, — продолжал Гиддингс, — я не собираюсь прямо здесь выколачивать из вас правду.

— Да уж лучше и не пытайтесь, — тихо сказать Нат.

Недрогнувшей рукой снова взял один из чертежей, посмотрел на него и бросил назад в общую кучу.

Гиддингс сказал другим, тихим голосом:

— Ну, так что за свинство заложено теперь в наших стенах? Что мы там еще нагородили и теперь не имеем понятия? К чему все это приведет?

Руки Ната бессильно лежали на крышке стола.

— Не знаю, что вам ответить, — сказал он, — но думаю, что можно попытаться это выяснить.

Гиддингс, который не спускал глаз с его лица, не спешил с ответом.

— Вы попытайтесь со своей стороны, — наконец сказал он, — а я — со своей. — Он показал на бумаги. — Это оставьте себе. Я сделал копии.

Он помолчал.

— У вашего шефа тоже есть один экземпляр, это если вы колеблетесь, стоит ли ему докладывать.

Он уже подошел к дверям, но, положив руку на ручку, обернулся: